Документ из Государственного архива
Одесской области (ГАОО),
фонд 2, опись 1, дело 3151,
листы 248 - 251-оборот.
М.В.Д.
Чиновник особых поручений
Одесского Градоначальника
Декабря, 5 дня, 1905 г.
N 100
Одесса
Его Превосходительству,
Господину Одесскому Градоначальнику
Рапорт
Вследствие поручения Вашего Превосходительства, я присутствовал вчера на собрании в Пушкинской Аудитории, где имели быть суждения о профессиональных союзах и народном представительстве.
Собрание началось около 2 с 1/2 часов дня. На нем присутствовало до 400 человек, в том числе, приблизительно, 3/4 русских рабочих.
Первою говорила Г-жа Чудновская. Она развивала мысль, что для того, чтобы граждане могли научиться пользоваться всеми благами "свободы", необходимо, по примеру того, как делается в иностранных государствах, соединяться в профессиональные союзы и открывать рабочие клубы, где рабочие могли бы читать книги и газеты, обсуждать свои нужды и подготавливать средства к улучшению своего умственного и материального положения.
Следующий оратор указал на разницу между прежними "крестьянами" и "мещанами" и теперешними "гражданами", и подробно перечислил как приобретенные ими права, так и возложенные на них обязанности. Между прочим, он сказал, что теперь, когда в Одессе производится ревизия Сенатором Кузьминским, об октябрьском погроме, обязанность каждого Одесского гражданина, если он знает что-либо, напр., о том, что какой-либо околоточный надзиратель участвовал в погроме или подговаривал к нему других, не скрывать этого, а ради общего блага, подать Сенатору заявление.
Какая-то ораторша из публики (судя по акценту, еврейка), задала вопрос: "А как поступить, если Сенатор Кузьминский, несмотря на все имеющиеся у него факты, сведет свое дознание на нет, как он уже сделал это в Баку?"
Предыдущий оратор ответил, что есть и на него суд, суд общественного мнения, печать, и указал на случай с генералом Стесселем, которого считали героем, пока он был в Порт-Артуре и писал оттуда свои донесения, и которого немедленно развенчали, как только о его "делишках" появились известия в газетах. Те, кто имеют факты, сообщенные Сенатору Кузьминскому, - сказал оратор, - могут их же опубликовать в газетах, и тогда самому Сенатору, вероятно, предложат отставку, а может быть и потребуют суда над ним перед Государственной Думой.
Затем говорил председатель собрания - на тему о народном представительстве и проч. Его речь ничего особенного в себе не заключала; он только разъяснял, какая разница между Государственной Думой и Учредительным Собранием, которого добивается русское общество.
Но вот выступил на кафедру некто, назвавшийся представителем социал-демократической партии.
Он начал с того, что осмеял предыдущих ораторов: назвал их рассуждения и советы "мальчишескими". Потом он перешел к задачам своей партии, к борьбе ее с Правительством, к результатам борьбы и к дальнейшим целям социал-демократов. Между прочим, коснувшись Сенатора Кузьминского, он сказал: "и как поступать с подобными людьми - мы знаем"... Конечная цель борьбы с "ненавистным", "издыхающим" Правительством, - сказал он, - заключается в окончательном его уничтожении, и к этому должны стремиться все рабочие, так как одновременно с гибелью Правительства погибнут и покровительствуемые им капиталисты, "и фабрики перейдут к рабочим". "А потому", закончил он, "необходимо готовиться к окончательному смертному бою с Правительством и теперь же вооружаться. Для этого и нужно теперь соединяться в союзы"...
Я дважды, во время этой речи, в виду пунк. 5, 7 ст. Правил 12 Октября с.г., обращал внимание Председателя собрания на на необходимость остановить оратора, но он дал ему договорить до конца, как бы принимая мои указания лишь к сведению.
Следующий оратор начал с того, чем предыдущий окончил, - с необходимости вооружаться для борьбы с Правительством.
Снова я указал Председателю, что это - не допускаемый законом призыв к вооруженному восстанию против Правительства.
Председатель слегка позвонил, но не сказал говорящему ни слова.
Оратор продолжил в том же духе и советовал взять "захватным правом" у фабрикантов помещения, где рабочие могли бы обсуждать вопросы о вооружении, и т.п.
Тогда я, в виду безуспешности трех моих напоминаний и руководствуясь 9-й ст. упомянутого закона, предложил Председателю закрыть собрание.
Председатель, без возражений, исполнил мое требование, объявив собранию, что дальнейшее обсуждение этого вопроса откладывается до следующего воскресенья.
--Почему?! - закричали многие.
--Я делаю это по указанию присутствующего здесь чиновника, - сказал председатель.
Вслед за тем он куда-то скрылся.
Поднялся шум. Многие кричали: "Зачем ушел председатель? Зачем не дали говорить остальным?.." Большинство публики, однако, направилось к выходу.
Минут через 5, в зале осталось лишь человек 100 - 150. На кафедру вошел какой-то оратор и стал приглашать публику не расходиться и выслушать его речь. Я ему посоветовал, во избежание ответственности, не делать этого. Он сказал, что побудет только минут 15.
Не имея возможности ему воспрепятствовать, я ушел, и обо всем происшедшем вчера же, около 7 часов вечера, имел честь доложить Вашему Превосходительству, на предмет принятия, согласно 11 ст. закона 12 Октября, полицейских мер к очищению залы аудитории от публики, что Вашим Превосходительством и было тотчас же приказано исполняющему должность Полицмейстера.
Представляя Вашему Превосходительству этот краткий письменный отчет о происшедшем на митинге 4-го декабря, я позволяю себе сказать несколько слов и о предыдущих митингах, на которых я присутствовал.
Везде, на митингах, мне приходилось наблюдать одно и то же: начинают с дела, а оканчивают, обыкновенно, глумлением над Правительством и, более или менее явным, призывом к борьбе с ним.
Что делать в таких случаях одиноко стоящему среди разъяренной многосотенной, а иногда и многотысячной, толпы жалкому представителю очень поносимой теперь многими Правительственной власти?
Ему приходится, волей-неволей, либо смириться со всем, что происходит на его глазах, и тем, так сказать, публично, в своем лице, как бы получать пощечину по адресу Правительства, либо покушаться "с негодными средствами" препятствовать этому, с более чем вероятным риском для своей жизни.
Первое - еще более окрыляет и без того до крайности дерзких теперь революционеров, окончательно роняя, в то же время, в глазах населения, значение Правительственной власти, а второе - прежде всего, совершенно бесцельно...
Закон 12 Октября дает власть командированному должностному лицу закрывать собрание, когда оно принимает мятежнический характер; но положение в настоящее время таково, что представителю Правительственной власти небезопасно даже появляться в таком собрании.
По-видимому, из этого положения легко выйти, окружая войсками или полицией здания, где происходят митинги.
Но это было бы нечто, совершенно несовместимое с понятием о свободе собраний.
Единственным и наиболее рациональным выходом из создавшегося невозможного положения я считал бы изменение закона 12 Октября в том смысле, чтобы митинги устраивались под председательством представителя власти.
Тогда у него не будет роль какого-то соглядатая, чуть ли не шпиона, действующего как бы из-за угла и по неизвестным публике мотивам, а он сам будет руководить прениями и, в свое время, останавливать говорящих, объясняя всей публике, почему он это делает.
Всякий, достаточно развитой и тактичный, чиновник сумеет повести дело так, что свобода слова не будет нарушаться и, вместе с тем, будет соблюдаться закон, указующий границы, за которые не должны переступать ораторы.
Закон о собраниях следовало бы редактировать так: "На собрания для председательствования командируется чиновник. От усмотрения администрации зависит поручать председательствование частному лицу и, в таком случае, чиновник посылается только для присутствования в собрании."
При существовании этого порядка, можно будет поручать, в виде исключения, председательствование и частным лицам, но таким, от которых можно ожидать, что они будут соблюдать закон, причем, в случае нарушения Председателем своих обязанностей, в будущем ему этих обязанностей не поручать.
В такой редакции закон не будет принят населением как ограничение свободы, в особенности, если при этом установить, что на действия председателя, хотя бы он был и чиновник, можно приносить жалобы в судебном порядке.
Хорошую сторону этой меры я вижу, между прочим, и в том, что при этом порядке от умения чиновников будет зависеть - не только не обострять на митингах отношения населения к Правительству, но и наоборот, привлекать народ на сторону Правительства умелым опровержением неосновательных ораторов, тогда как теперешнее положение присутствующего чиновника таково, что какие бы несообразности ни говорили ораторы, какие бы небылицы не возводили они на Правительство, какие бы насилия ни делал бы Председатель над нежелательными ему ораторами, в смысле воспрепятствования ему высказать свое мнение, чиновник не вправе сказать ни председателю, ни публике ни одного слова.
Когда будет председательствовать чиновник, хотя бы при 2-х членах из публики, тогда, несомненно, выступят ораторы не только нападающие на Правительство, но и заступающиеся за него.
Таким образом граждане приучатся к всестороннему обсуждению вопросов, что, конечно, принесет им же несравненно большую пользу, чем теперешние собрания, превратившиеся в открытую проповедь революционеров-коммунистов, что проделывается ими при благосклонном, по необходимости, попустительстве правительственных чиновников.
Чиновник особых поручений Подольцев В.М.
К домашней странице Подольцева А.С.